Жители района: Овсянников Борис Викторович

Жители района: Овсянников Борис Викторович

1925 год. Борис и Нонна со старшим братом АнатолиемВо время летних месяцев мама тоже принимала активное участие в работах на поле и в огороде (косила, полола). Рожь молотили цепами. Позже появилась электрическая молотилка, приобретенная всей деревней вскладчину. Она стояла на одном гумне, и все по очереди привозили свои снопы и обмолачивали их.

Возвращаясь к имению Морозовой, следует сказать, что в этой усадьбе, переименованной в Горки, после своего ранения и до смерти в 1924 году жил , и наша няня уверяла всех, что встречала его, гуляя с нами по парку. Мама тоже видела Ленина как-то зимой. Он катался по окрестностям в легких санках, запряженных лошадью. Нонна хорошо помнит похоронную процессию, которая широкой темной живой лентой извивалась по заснеженному полю до железно-дорожной станции Герасимовка, с этого времени переименованной в Ленинскую.

Поскольку на Соломенной сторожке в это время жили не всей семьей и не полный год, мебель почти всю перевезли на дачу, а в Москве остался только большой, очень красивый, черного дерева (может быть мореный дуб) папин кабинет: трехсторонний диван, обитый голубым бархатом с золотым рисунком, большой письменный стол с секретными отделениями, большой книжный шкаф и 2 кресла, одно жесткое — к столу, а второе — очень большое и мягкое, обитое светло-коричневой мягкой кожей. Папа называл его «вольтеровским». Еще запомнилось большое количество книг.

После ареста отца этот кабинет мама продала, так как не на что было жить, а книги оставила. Вся остальная мебель впоследствии пропала вместе с дачей.

До 1927 года Нонна и Борис постоянно жили на даче в Ново-Сьяново. Папа и Анатолий зиму жили в Москве, а мама наезжала туда и сюда.

В 1926 году Нонна пошла в 1-ый класс местной школы. Все классы помещались в одной комнате: один ряд парт — 1-ый класс, второй ряд — 2-ой класс и третий — 3-ий класс. Поскольку Нонна уже умела читать и писать, она больше прислушивалась к тому, чем учительница занималась со 2 и 3 классами, и вызывала тем самым ее недовольство. А так как по возрасту Нонну не могли перевести в следующий класс, через 2-3 месяца она бросила учебу, а в 1927 году пошла в Московскую школу сразу же во 2-ой класс.

В Москве школа размещалась на Ивановской улице в двух зданиях. 1-4 классы занимались в деревянной даче, принадлежавшей ранее какому-то крупному юристу, а вторая ступень (с 5 класса и далее) — в двухэтажном каменном особняке (здание сохранилось до сих пор) тоже кого-то из «прежних». Путь от Соломенной сторожки до школы занимал минут 25. Занятия велись в 2 смены, так что вечером возвращались в темноте, ведь улицы почти не освещались.

Церковь Николая Чудотворца у Соломенной сторожки была возведена по проекту Ф. О. Шехтеля за один месяц и освящена в самый разгар первоймировой войны — 20 июля 1916 года. На нашем пути в начале Ивановской улицы стояла очень красивая , построенная по проекту архитектора Шехтеля. В церкви пели в хоре некоторые ученики нашей школы, особенно запомнились дочери профессора ской академии Мерцалова. В 1932 году церковь была закрыта и сломана, священник Надеждин (его сын учился в одном классе с Борисом) арестован и погиб. У жены этого священника, Елены Сергеевны, Нонна брала уроки игры на фортепьяно, но к сожалению, очень не долго. В 1997 году церковь восстановили.

В свободное время мы играли в «казаки-разбойники», прятки, «чижик», лапту и итальянскую лапту (разновидность волейбола, где вместо сетки натягивалась веревка, и мяч один раз мог стукнуться об землю). Эти игры проходили в большом дворе соседнего участка, имевшего название «Гадели», вероятно по имени прежнего владельца. И вообще, проезд Соломенной Сторожки, в основном, был застроен загородными дачами, в которых проживала интеллигенция, по роду своей деятельности связанная с Тимирязевской академией.

Для поездок в город мы пользовались трамваем. Еще до революции от Страстной (теперь Пушкинской) площади до Петровской (теперь Тимирязевской) Академии ходила . Затем по тем же рельсам был пущен трамвай. Наша остановка называлась «Огород Пышкина», по фамилии владельца близлежащего большого огорода, на котором хозяин выращивал разнообразные, вплоть до спаржи, овощи очень высокого качества и снабжал ими всю округу. В 1929-30 годах огород перестал существовать, так как его у владельца отобрали, и остановка стала называться «Научный городок» в связи со строительством новых институтов академии («Зерна», «Холода» и др.).

От остановки трамвая до нашего дома нужно было еще пройти пешком минут 20 по грунтовой дороге. Ни летом, ни зимой за дорогой никто не ухаживал, и в плохую погоду идти по ней было сплошным мучением.

Дача, где проживали мы, стояла на хорошо спланированном участке с декоративными кустарниками, цветами, дорожками и даже маленьким прудиком, в котором при Мозере плавали лебеди. Она представляла собой двухэтажный капитальный дом с двумя террасами, одна из которых была застеклена цветными стеклами, а другая — открытая. Внутренняя отделка помещения была очень богатая: высокие лепные потолки, дубовый паркет, массивные двери, но канализации и водопровода не было, туалет был выносной. Воду приносили из колодца соседнего владения.

Отсутствие в доме даже холодной воды заставляло нас еженедельно ездить в баню. Посещали мы общее отделение Тихвинских, Селезневских или Оружейных бань. После мытья приходилось в любую погоду (даже в морозы) с мокрой головой ехать минут 30 в холодном неотапливаемом вагоне трамвая, а потом еще идти до дома 20 минут пешком.

На первом этаже нашего дома был большой коридор, в котором стояла высокая чугунная печь. Топилась она антрацитом и раскалялась докрасна. В то время, когда в доме жили только наши родственники, двери 4-х комнат были открыты, и, таким образом, комнаты достаточно хорошо прогревались.

После осени 1929 года все изменилось, так как в это время папа был арестован. Началось «уплотнение». Нашей семье оставили только одну комнату, в которой ранее жила наша бабушка (папина мама) Анна Климентьевна (Умерла в 1918 году, похоронена была на кладбище Головинского монастыря, а в 1936 году в связи с ликвидацией кладбища было получено разрешение на перезахоронение. Для этого пришлось вскрывать могилу и гроб. Так как гроб был дубовый и попал в воду, он прекрасно сохранился, несмотря на то, что прошло 18 лет. Папа с братом Павлом смогли опознать свою маму, у нее хорошо сохранились волосы и цветы вокруг головы. Старый гроб положили в новый, большего размера и перезахоронили на Даниловском кладбище, на участке, где к тому времени уже были захоронены некоторые наши родственники).

Нашу няню Агафью пришлось поселить в конце коридора около нашей двери, но кроме нас мимо нее никто не ходил. На этом месте она и прожила до своей смерти во время войны.

Другую большую комнату разделили на две, в одной из которых стала жить Наталья Васильевна Вырубова, родственница известной Анны Вырубовой, фрейлины последней Российской императрицы Александры Федоровны. Брат этой Вырубовой погиб в Цусимском сражении, а сама она вышла замуж за князя Волконского и уехала в Ревель (теперь Таллинн).

В другой, большей части комнаты поселился с семьей потомственный дворянин Олферьев Николай Петрович, имевший в свое время в Пензенской губернии большие поместья. Жена его, Екатерина Федоровна, до замужества Обухова, приходилась троюродной сестрой знаменитой певице Надежде Андреевне Обуховой. Их дочь Софья, 1914 года рождения, жива до сих пор и мы встречаемся.

В комнате тети Насти поселилась семья Каплиных из Вологды Отец, Иван Авксентьевич, преподавал в Тимирязевской академии высшую математику, мать, Ольга Анатольевна, — в школе русский язык и литературу, дочь Елена, с которой мы тоже встречаемся до сих пор, училась в Тимирязевской академии, а сын Сергей — в школе (в одном классе с Нонной).

В комнату Аркадия в 1930 году въехала семья Малининых, Сергей Дмитриевич и Софья Анатольевна, из Саратова, по происхождению тоже дворяне. Их племянница Елена Николаевна Фролова с того времени и до настоящего момента — ближайшая подруга Нонны.

Вот какие собрались интересные и интеллигентные люди, согнанные со своих насиженных мест, чтобы затеряться в многомиллионной Москве и спастись от репрессий. Многим пришлось поменять не только места жительства, но и профессии. Например, Сергей Дмитриевич, юрист по образованию, работал чертежником.

Борис с отцом, Виктором Дмитриевичем Виноградовым в 1936 году

Двери в коридор в нашей теперь уже «коммуналке» закрылись. Каждая семья у себя в комнате сложила из кирпичей «шведку», то есть невысокую печь с плитой для обогрева и приготовления пищи, имели еще и керосинки. Но атмосфера в этой многонаселенной квартире была доброжелательная, дружественная. Все помогали друг другу, чем могли. И когда у нас случилась беда, и в 1930-31 году на 2 недели арестовали нашу маму, а мы, дети, остались одни, мы постоянно чувствовали поддержку и внимание.

В начале 30-х годов были введены продовольственные карточки, по которым выдавали очень ограниченное количество продуктов: хлеб, сахар (иногда конфетами-«подушечками»), подсолнечное масло и, редко, немного мяса. Карточки были разных категорий и отличались, в основном, количеством выдаваемого хлеба на каждую из них:

  • на рабочую 800 гр,
  • на служащую 600 гр,
  • на детскую (до 10 лет) 400гр,
  • на иждивенческую 400гр.

Молока и творога в эти годы мы не видели совсем, так как нам было уже больше 10 лет и получали мы иждивенческие карточки.

Пруд наш к этому времени (1928-29 годам) уже был засыпан, и вся наша коммуналка решила развести на этом месте огород. Землю поделили, сделали грядки и выращивали на них морковь, огурцы, зелень и др. Это было большим подспорьем к нашему скудному рациону и скромному столу.

В 1929 году Анатолий после 9 классов школы поступил в строительный техникум, который закончил в 1932 году. На одну из первых зарплат купил радиоприемник-громкоговоритель. По тем временам это было чудо, так как до этого существовали только детекторные приемники, которые мог слушать всего лишь один человек, надевая наушники. По этому поводу у нас часто бывали ссоры, кому слушать оперу, ведь с музыкой мы были знакомы. Имея граммофон с пластинками, мы хорошо знали многие отдельные арии в прекрасном исполнении Шаляпина, Неждановой, Собинова, Давыдова и др. А теперь мы могли слушать оперы целиком по трансляции из Большого театра и все вместе. К нам даже иногда приходили соседи. Каждый приносил с собой нехитрые угощения, так как время было голодное, вместе пили чай и наслаждались музыкой.

Борис и Нонна в 1942 году в Чимкенте в эвакуации

Кроме опер по радио мы часто слушали сборные концерты в Колонном зале Дома Союзов по дешевым входным билетам. Это значило, что весь концерт приходилось стоять в ложе. Еще часто бывали в Третьяковской галерее и увлекались коллекционированием открыток по разным темам: произведения Елены Бём, собрание картин Третьяковки и др. И вообще, постоянно стремились к прекрасному, несмотря на скудную жизнь и убогий быт.

Обычно компанией ездили в кинотеатры, чаще всего в Центральный, который располагался на углу Тверской улицы и Страстной площади (до 30 года он назывался «Ша-Нуар»). Бывали в «Великом немом» на Тверском бульваре, где теперь ресторан Мак-Дональдса, а также в кинотеатре «Малая Дмитровка», в котором теперь театр Ленком.

До 1932 года картины были немые, с титрами и сопровождались, как правило, игрой тапера на фортепьяно. После 1932 года стали появляться звуковые…

Борис Викторович (13 мая 1921, Москва — 7 марта 2007, Москва) — доктор технических наук, профессор, заслуженный деятель науки и техники; заведовал кафедрой ракетных двигателей Московского авиационного института (МАИ), автор учебников.

Овсянников Анатолиий Викторович, брат Бориса Викторовича, родился в 1914 году, умер в 1985, работал и заведовал кафедрой Инженерного оборудования МАРХИ.

Морозова-Ростовская (Овсянникова) Нонна Викторовна, сестра Бориса Викторовича, родилась 10 мая 1919, училась в Институте тонкой химической технологии при МГУ, работала в ЦАГИ.

Воспоминания семьи любезно предоставил Николай Васильев, историк архитектуры.
Вы можете оставить комментарий, или Трекбэк с вашего сайта.

Оставить комментарий